Что же есть душа? Душа бо есть невидимаго существа божий образ, дебельством плоти одеяна, невидима и неосязаема, должна есть приносити создателю своему дань душевную, веру правую, надежду несомненную и любовь нелицемерную
Очередной кусок из книги:
Дьявол приходит тогда, когда люди к нему готовы
Рональд заинтересовался, но виду, по своему обыкновению не подал.
-Каково тем, кто в этой жизни – лишний? – продолжал распаляться четвероногий. – Ты думаешь, что жизнь кентавра легка? Ты думаешь, нас барышни любят?
-Ну, я довольно часто видел вас с госпожой Роксаной, - заметил Рональд. – Вы так любезно беседуете, что я…
-Чепуха!
Пожилой кентавр с ногами и спиной тяжеловоза и невероятно мощными руками покачал седой бородой:
-Териантропов уважают, но не любят. Женщины сходят с ума от разговоров с мудрым кентавром, доверяют ему свои тайны и переживания, ищут у него совета – но влюбляться в него – нет, никогда… Они смотрят ему в рот, улыбаются ему, восхищаются им, а замуж выходят за двуногого простачка и, родив от него детей, отдают на воспитание все тому же кентавру – чтобы дитя с заурядными генами набралось мудрости у Древних. И никто не задается вопросом: а что же чувствует сам кентавр, проживая вот такую жизнь? Ты знаешь, у нас ведь нет женщин, и наша мудрость – самый острый гвоздь в наших же копытах, который дарит нам столько страданий, сколько человек не в силах испытать и вынести.
-Сущая правда, - сказал Агвилла, и Рональд наконец понял причину той меланхолии, которую всегда видно было во взгляде человека-орла.
-А ведь мы вполне могли бы сочетаться с человеческими женщинами! – неожиданно горячо сказал кентавр, и Рональд про себя отметил, что высокий разум вполне может уживаться с бесцеремонностью поведения и речей. – Не подумай, что мы как-то иначе устроены; нет, нет, мы вполне комплементарны.
«Везет мне сегодня на психов», - мрачно подумал Рональд. – «Можно подумать, я исповедником заделался».
И от накопившихся за несколько дней изматывающих обстоятельств он как-то неожиданно для себя дернул головой. Агвилла заметил это движение и усмехнулся.
-Стресс, мой дорогой друг, стресс.
-Ладно, покедова, - махнул рукой кентавр и ускакал в коридор. Оттуда вскоре послышались возбужденные голоса.
Они стояли на балконе и обозревали зеленую равнину, простирающуюся до самого горизонта; там, едва различимые, топорщились к небу пестрые перья пиков. Горы… Рональд никогда не был в горах; он не любил приближаться к ним, чтобы не терялась их загадочность.
-Странное место этот замок! – воскликнул Рональд. – все здесь не так-то просты! Кажется, будто каждый из здешних жителей – какой-то сундук с двойным дном: сегодня – один, завтра – совершенно другой. Начиная с маркиза, которому, что ни день, то меньше доверяю, и кончая даже тобой, мой друг – Рональд улыбнулся, - и всеми остальными териантропами, конечно. Зачем вы меняете свой облик? Есть ли в этом насущная необходимость или это прихоть, как у маркиза, который, как все в деревне рассказывают, выворачивается наизнанку и проводит в этом облике лучшие свои дни и часы?
Агвилла всматривался в голубую даль зоркими глазами хищника. Рональд только сейчас понял, что он наблюдает за птицами, которые носятся в небе, но вовсе не с охотничьим плотоядным азартом, а взглядом, полным любознательной меланхолии.
-Интересно, и сколько же таких комбинаций внешнего облика у вас есть? Бесчисленное количество?
-Всех возможных комбинаций – да, бесчисленное количество. Но ни один териантроп не станет использовать все варианты своего облика – иначе его личность попросту растворилась бы в этом множестве. Нет, все эти формы – не более, чем оттенки одного и того же цвета нашего я. У каждого из нас есть 3-4 любимых варианта облика, этакий гардероб, а остальными мы пользуемся в исключительных случаях, да и то это грозит серьезной травмой нашей личности.
-И какие же у тебя любимые ипостаси?
-Их всего три, два из них ты уже видел, а третью – еще увидишь, я думаю, - хитро усмехнулся Агвилла.
Раздался цокот копыт и в дверях появился все тот же кентавр; его обожженная солнцем физиономия ухмылялась
- Только что поговорил с братьями. Позвольте пригласить вас на альтернативное пиршество по поводу примирения с крестьянами! Его устраиваем мы, териантропы.
-Это, должно быть, интересно, - высказал свое мнение Рональд.
-Еще бы! – воскликнул кентавр. – Не занудство за пиршественным столом, как у маркиза, а танцы до упаду, море пива, красивые женщины – а самое главное: все свои.
-Как понимать это «все свои»? – полюбопытствовал граф.
-Ну, там будут исключительно териантропы и те, кто является нашим другом. А именно: вы двое, Лукас, Полифем и несколько человеческих женщин.
-Лукас-то туда как попал? – удивился Рональд.
-А что тут такого? он несколько раз говорил, что считает нас своими друзьями… - развел руками Эмпедокл.
-Барон много чего говорил и говорит, - холодно вставил Агвилла. – Однако это даже забавно будет, я думаю.
3.
-Платонически? – поразился Иегуда и умолк. Видно было, что он задумался над этой проблемой, каковая никогда не приходила ему на ум.
-Да и привирает он безбожно. Полчаса назад пенял на то, что его женщины не любят, теперь хвастается их изобилием.
-Количество женщин состоит в обратной пропорции к их качеству, - глубокомысленно рек монах.
Темное поле, через которое тянулась дорога, закончилось и они выехали на лужайку. Здесь словно проходила граница между миром людей и дремучим лесом, а в качестве пограничной заставы виднелось похожее на поросший грибами гигантский пень строение.
-Приехали! – крикнул Эмпедокл, носившийся кругами, что как-то не очень вязалось с его возрастом.
Рыцарь и монах спешились и осмотрелись (Иегуда - несколько подслеповато).
-Это просто избушка на курьих ножках, - усмехнулся Рональд.
-Правда? – заинтересовался Иегуда. – Я не очень ее вижу. Вернее, форму ее не очень четко могу рассмотреть, а вот печь внутри ярко светится.
Синие листья шелестели над головой, в лесу кричали неведомые твари. А может, вовсе не в лесу, а в избушке.
Это был двухэтажный бревенчатый дом с резным коньком на крыше. Стоял он действительно на ножках, но не на двух, а на шести – выкованных из железа, и впечатление производил самое что ни на есть языческое. «Звериный стиль», - подумал граф, рассматривая наличники окон, выполненные в виде переплетающихся змей, вцепившихся друг в друга зубами. – «Впрочем, какому же еще стилю быть у териантропов, как не звериному? Человеческому, что ль?»
Эмпедокл, подскакавший к самому входу, подождал гостей, а затем вежливо отворил перед ними дубовую дверь, которая, к слову, была вся в шрамах от рубящих ударов оружия.
Внутри горели желтые огни оплывших свеч, и в свете их был виден длинный-предлинный стол, за которым сидели двунадесять хвостов: сатиры, кентавры, русалки, совсем уже нечеловекоподобная нечисть - и наконец, самые обычные люди, из крестьян, среди которых был замечен барон Лукас. Шум в комнате был густым, словно вода: казалось, можно лечь в нем и поплыть.
Полулюди-полуживотные смотрели на них по-разному: кое-кто с любопытством, кое-кто – исподлобья, с нескрываемым недружелюбием. Лучше всего к людям относились те, у кого лицо было человеческим, сразу же подметил Рональд, сколько бы у них там ни было рогов и копыт.
Они уселись за стол, и тут же к ним подбежала бойкая служаночка, чтобы налить пива. Однако в тот же миг стало ясно, что «бойкая служаночка» - это стереотип: обычно во всяких рыцарских романах ХХI века, стоила главным героям зайти в какую-нибудь корчму, к ним «тут же подбегала бойкая служаночка» - та девица, что подошла к их столу с кувшином, может быть, и была бойкой, но вот как-то не очень увязывались со всем этим словосочетанием – «Бойкая служаночка».
Она была вполне привлекательна, хоть и на довольно грубый вкус. Короткая, чуть ниже колен юбка, каким-то образом умудрялась вздыматься едва ли не выше ее головы, черные глаза нагло пытались заглянуть прямо в душу, хмельное дыхание будоражило в течение того мига, пока собеседник не успевал отшатнуться и отступить шаг назад. Крашеная блондинка с черными глазами. Это, пожалуй, тип, - подумал Рональд.
-Эй! А старых знакомых уже не замечаете? – спросила она, глядя с вызовом на Рональда. Рыцарь было задумался, где же он мог видеть столь запоминающуюся личность но вовремя понял, что вопрос обращен не к нему.
-О, Луиза! – сказал стоявший у стола (словно большой и длинный стул или целая скамейка) Эмпедокл и обхватил ее ниже талии мощной рукой. Девушка захихикала и с вызовом посмотрела на Рональда.
-Я сегодня с Поликратом! – помотала пальчиком Луиза. – это мой новый кавалер. Если хочешь мне счастья, не подавай виду, что мы… близко знакомы…
Кентавр заметно погрустнел и медленно пошел прочь, помахивая хвостом. Служанка налила Иегуде и Рональду по кружке вина, весьма сомнительного на вкус, но после этого не ушла, а посмотрела на обоих нагло и бесстыдно.
-Что? – спросила Луиза Рональда с вызовом. – Думаете, человеческая женщина не должна спать с животными?
Рональд помотал головой, потом вспомнил свою страсть к Розалинде и устыдился. Иегуда и вовсе куда-то запрятался, но служанка его, кажется, и вовсе не замечала.
-Настоящий мужчина должен любить, как кентавр, - сказала Луиза, провожая взглядом мощные задние ноги уходящего кентавра, - драться, как кентавр, думать, как кентавр. Скажу прямо: мне не нравятся мужчины-люди – жалкое племя: ни благородства, ни красоты, ни силы, ни стати…
-Боюсь ошибиться, но мне кажется, вы просто искательница экзотики, - предположил Рональд, опираясь локтем на спинку тяжелого дубового кресла.
Луиза вспыхнула, затем приняла презрительный вид.
-Вы так говорите, поскольку и сами мало на что годны. Я слышала о ваших подвигах во время обороны замка. Да только с тех пор никому не удавалось уличить вас ни в чем героическом. Наводит на раздумья, не правда ли?
Рональд равнодушно пожал плечами.
-Продолжайте пить – вам это идет, - заверила его молодая женщина. – Вам, мужчинам-людям, алкоголь необычайно к лицу. Заметьте, какое странное сочетание: мужчина-человек.
И она отошла к своим четвероногим.
-Три года назад ее ежемесячным новым молодым человеком был непременно сарацин, - пояснил Агвилла, неслышно материализовавшись из полумрака. – Затем были цыгане, монахи, цирковые уродцы, женщины и дети. Вы совершенно правы: любительница экзотики.
И он заскользил вдоль стола, вступая в необычайно краткие, в две фразы, разговоры с каждым из гостей, попадавшихся на его пути.
Но Луизе явно было нужно все время оказываться в центре внимания. Не успел Рональд опустошить первую кружку, как произошла история, скандальная и кровавая.
Музыканты, обосновавшиеся возле печки, заиграли польку, в мотиве которой проглядывало нечто нечеловеческое, тоскливое и восторженное одновременно, похожее не то как вой, не то, как весенняя свадебная песнь волка в своей норе. Играли они чем попало: хвостами, ногами, зубами и даже ушами, зажимая между мочкой и воронкой длинных ушей смычки, проводя по струнам арф острыми клыками, отчего струны стонали и вскрикивали, стуча копытами в бубны.
Луиза и еще дюжина девиц такого же вида, ее подруг, дефилировали по центру комнаты, раскачивая бедрами. Луизу сопровождал ее молодцеватый спутник, Поликрат. Однако было заметно, что легкомысленная девушка уже скучает с ним. Приметив это, бородатый кентавр оторвался от группы приятелей и подошел к парочке, развязно вихляя копытами.
-Разрешите даму на танец! – воскликнул бородатый.
-Конечно, красавчик! – отвечала Луиза, поглаживая бок Эмпедокла, словно вопрос был обращен к ней.
-Не сметь! – гневно воскликнул Поликрат. – Редьку в хвост получишь!
-Копыта отбросишь, - заверил его Эмпедокл, отвязывая от седла секиру.
-Гриву оборву, - парировал молодой, отталкивая Луизу в сторону от мощного крупа бородатого, к которому она так и льнула.
Эмпедокл одним движением прянул вперед; секира свистнула в воздухе и срубила прядь волосков с кудрявой головы Поликрата – но только прядь волос, не больше: у молодого кентавра была на редкость хорошая реакция. Он уже обнажил свою секиру и гарцевал вокруг противника, то делая ложный выпад вперед, то отскакивая назад. Он явно пытался спровоцировать бородатого на необдуманную атаку; однако тот не торопился.
Поликрат делал обороты вокруг Эмпедокла, словно Луна вокруг Земли; бородатый неспешно поворачивался, слегка покачивая секирой, но не делая ей ни одного выпада. Молодой кентавр, напротив, хорохорился и время от времени замахивался, как бы для удара – но умудренного годами битв воина смутить было трудно.
Наконец, после дюжины ложных атак Поликрат решился на настоящую. Он лениво помахал хвостом, оглянулся на обеденный стол – а потом молниеносно рубанул своим двойным топором по торсу своего противника.
Бородатый ударил левой рукой вперед и вбок; секира скользнула по броне, защищающей запястье и локоть. Поликрат потерял равновесие и сделал лишний шаг вперед – в тот же самый момент двойной топор Эмпедокла сверкнул своим лезвием на уровне его колена.
-АААА!!! – взвыл Поликрат неожиданно истошным голосом. Эмпедокл уже убирал секиру, пока его соперник, припавший к полу, пытался подняться на трех ногах. Кровь хлестала из открывшейся раны так, что зрители поневоле отворачивались. Благородных дам, впрочем, среди толпы не было, и в обморок никто не падал. Эмпедокла уже уводили под руки его друзья, едва отобравшие у него секиру.
-Вот что я называю настоящей силой! – сказала Луиза, без всякого сожаления бросив взгляд на свою любовь минутной давности. – Покатай меня, бородатый!
Она вспрыгнула Эмпедоклу на спину. Глаза того налились бесноватым весельем. Он помчался по залу галопом вкруг пиршественного стола.
-Ногу ему новую приделают, - успокоил Рональда Агвилла. – Это совсем несложно. Надо посмотреть, есть ли на складе запчасти.
Кентавры уже изрядно поднапились и принялись петь и танцевать, взявшись за руки. За столом остались только те, кто танцевать не мог – в силу особенностей телосложения – русалки, - а также те, кто считал это ниже своего достоинства - Рональд, Агвилла, Иегуда и… Лукас.
Впрочем, нет: барон уже забрался на стол и принялся танцевать чардаш – нелепо, в одиночку, но при этом с весьма бравым, красным от натуги лицом – комично подпрыгивая и размаживая полами мундира. При этом он ронял рюмки, наступал в салаты, цеплял шпорами сапог окорока, раскидывая их по всему столу - а еще орал во всех горло песню - на неожиданный для чардаша мотив «Ах, мой милый Августин». Самого флегматичного человека зрелище не оставило бы равнодушным – он непременно возмутился бы (Рональд уж хотел встать и задать трепку нахалу, но статус гостя и сообразные этому статусу приличия не очень-то позволяли решиться на такой шаг). Кентавры же сгрудились у стола, хлопали и вовсю хохотали, правда, с заметно издевательскими усмешками.
-Все прошло, прошло, прошло! - допел барон и рухнул со стола на стул, глухо стукнувшись черепом о высокую спинку. Едва отдышавшись, он тут же схватил кружку и влил ее содержимое в себя.
-А что это у вас, барон, роза в петлице? – вкрадчиво спросил сидящий рядом Агвилла.
-Я с вами, друзья мои! – воскликнул барон.
-Мы видим, что ты не в огороде и не в лесу, - захихикали кентавры. – Роза-то зачем?
-Я в высшем смысле! – воскликнул барон. – я хочу сказать, что я считаю своими друзьями всех, кто за революцию и равноправие естественных людей! – напыщенно произнес Лукас.
-А позвольте полюбопытствовать, что такое «естественные люди»? – без тени усмешки в голосе спросил Агвилла.
-Естественные люди… это те люди, которые по естественному праву Руссо, - поспешно отвечал барон, надувая губы.
-Которые по естественному праву Руссо – что? Какой глагол-то вы пропустили во фразе? – не отставал Агвилла.
-Я хочу сказать, что люди имеют изначально! – краснея и надуваясь, произнес барон. – Что с самого начала времен они располагали! Цветы жизни и удовольствий, будучи сорваны, произвели кодекс естественных прав, да-с, да-с, Кодекс! мне не стыдно этого слова!
Териантропы хихикали, барон ерзал на стуле.
-И когда, обретаясь под сенью струй, люди осознали, да-с, осознали! – воскликнул барон. – Тогда пламя революции объяло и запылало!
-Знатная у вас космология, барон! – одобрил человек-орел. Кентавры уже не хихикали, а вовсю гоготали, стуча передними копытами в знак великого одобрения.
-Знатная… - этого слова Лукас явно испугался. – К знати я отношения никакого уже не имею! И не барон я никакой, а просто Лукас, можно даже товарищ Лукас.
-Гусь кентавру не товарищ! – гаркнул Эмпедокл, и это вызвало новую бурю гомерического хохота в зале. Барон, и без того не отличавшийся ростом, весь съеживался, теряясь за столешницей.
Впрочем, кентавры оказались народом отходчивым.
-Ладно, товарищ барон, не куксись! – добродушно сказал Эмпедокл и хлопнул Лукаса по плечу, да так, что тот врезался тонкими губами в край стола и потерял молочный зуб. – Кто к нам относится, как кентавр, к тому и мы по-кентаврически относимся!
И кентавры дружно поскакали в другой угол залы, где стали хватать девиц, бросать на спины себе, заставляя совершать с ними разного рода наезднические трюки.
Музыканты заиграли нечто восточное, сарацинское – и, как это ни странно, даже приятное уху. Да что там приятное – просто чарующее!
Девушка выпрямила спинку и сделалась недвижна, как статуя. Граф поразился ее совершенной красоте: должно быть, и лицо ее, скрытое вуалью, было столь же прекрасно, как и тело. Только вот глаза отчего-то насторожили Рональда – где-то он уже их видел!
Химера, стоящая напротив замершей красавицы, раздувалась и явно готовилась наброситься. У Рональда даже мышцы напряглись – инстинкт чуть было не толкнул его на сцену: закрыть грудью красавицу, спасти от грозящей ей опасности.
Но никакой опасности не было – он понял это, как только химера сделал первый бросок. Танцовщица преловко увернулась, показав залу белые ягодицы из под взлетевшей юбочки.
Химера нападала на нее со всех сторон, извиваясь буквально змеей – сверху (красавица закрывалась белоснежными руками), с боков (красавица вертела лунными боками), снизу (тут красавица и вовсе взметала юбочку, составленную из блестящих лент). При этом она успевала бить в бубен, изгибаясь под стремительными выпадами химеры, чиркавшей ее нежную кожу своими рогами, стремящейся вцепиться в нее своими мерзкими лапами…
Ее божественный живот занимал все помыслы Рональда. Бывают такие красивые животы: вокруг нежного кружочка пупка он поднимается кольцом лунных гор, затем
Он близился, как целая вселенная. Его белизна была молоком расплесканных в безвоздушном пространстве звезд. Рональд задыхался. Космос, в котором больше не было ни глотка живительного кислорода, овладевал им. Его губы прикоснулись к ее коже - словно два мира вступили в соприкосновение!
- Ты что, о Рональд! –прошипел Иегуда в самое его ухо. – Разве ты не видишь, что это мужчина!
Рональд оторопел, у него даже волосы дыбом поднялись.
Чаровница сделала залу воздушный поцелуй, извернулась ласковой кошкой и убежала со сцены, шурша разноцветными шелками.
-Мужчина? – выдохнул Рональд. Состояние его было близко к смерти.
-Я же вижу – сквозь одежду, разумеется! – досадливо сказал Иегуда (одежды на танцовщице, впрочем, было совсем мало). – Пойдем отсюда.
Он вытащил Рональда из харчевни, сжав его локоть костлявой рукой.
-Не может быть! – воскликнул Рональд, ударяя себя кулаком по лбу. – просто не может быть! У нее… у него был такой бархатный живот…
- У дьявола сотни искушений даже для благоразумных юношей, - строго сказал монах. – знай же, о Рональд, что я сообщил тебе только половину правды. Вся правда в том, что это был не просто мужчина, а наш радушный хозяин.
- Маркиз! – беззвучно крикнул Рональд, обхватывая голову. – Глаза! Его глаза! Я же их почти узнал!
Он ощущал свои губы нечистыми, мерзкими. Вспомнилось: «И если твой член введет тебя во искушение, оторви его и брось от себя. Он бы оторвал свои губы и выбросил, если бы мог.
-Если ты станешь переживать из-за того, что произошло, Сатана еще и на твоем чувстве вины сыграет. Непонятно, что он замышляет.
Иегуда взял его за локоть с такой силой, что даже кость заболела, и вывел из избушки на курьих ножках. Рональд шел, как пьяный, качая головой и сокрушенно глядя долу. Столь сильную горечь он ощущал в душе своей, что едва не полетел с лестницы.
В молчании оба друга взобрались на коней и поскакали сквозь темный лес.
-Не хочу в замок, - признался Рональд. – Там же…
-Да, маркиз, - кивнул Иегуда. – Нужно привыкать к местным нравам: заметь, друг мой, здесь все перевертыши. Я временами даже перестаю понимать, где настоящий маркиз – в том франте, что блистает новыми туалетами, или в том развратнике, что способен вот так вот крутить своим задом перед животными… Или Агвилла – кто он? Тот глупый и отважный орел, что ловит ворон вечера напролет – или тот просвещенный наукотворец, что стал нам с тобой другом?
Гантенбайн и безымянный конь Иегуды неслись сквозь ; сам их бег успокаивал, становилось легче дышать, вольнее думать.
-Мы не зря поприсутствовали на этих именинах сердца, - утешил его Иегуда. – Я узнал кое-что о Муравейнике. Существует тайная тропа, в лесу, по которое в каждое полнолуние в деревню приходят мертвецы. Маркиз даже имперским войскам сообщил о ее существовании.
-А почему каждое полнолуние?
-Вот это неизвестно. Знают лишь только, что каждое полнолуние по ней вновь приходят из Муравейника все мертвецы, что были убиты… - тут Слепец призадумался на мгновенье. – вернее, не убиты – ибо как убить уже мертвого? – а, скажем так, потеряли приличный вид (ну там руки им отрубили в битве или голову). Понимаешь? То есть, если тело мертвеца перестало ему годиться по причине полученных им повреждений, он сбрасывает это тело, как змеи – кожу, а душа его исчезает. И в каждое новолуние, обзаведшись новым, без единого шрама телом, возвращается вновь.
Иегуда пощупал пульс:
-Уже не спасти.
-Похоже на то, что на нее напал дикий зверь, - предположил Рональд.
-Да, зверь – зверь без когтей и клыков. На всем теле ни одного резаного ранения, разве что царапины от веток. Ее душили – причем не руками. Если и животное могло это сделать, так только огромная змея. Я видел таких в Африке – но здесь ничего подобного не водится.
-Здесь что угодно может водиться.
-Вот именно, - согласился Слепец. – что угодно.
Он поднял несчастную и перебросил ее тело через луку седла. Женщина уже не стонала.
-Отвезем ее в замок или в деревню? – спросил Рональд.
-Похороним подальше, в лесу. И никому ничего не скажем.
-Что ты имеешь в виду? – поразился Рональд.
-Нужно поддерживать хрупкий мир. Если ее убили маркизовы слуги, мы, конечно, должны сделать это достоянием гласности; но, сдается мне, много у кого из народных вождей могло возникнуть искушение подбросить предлог для продолжения войны.
-Что значит «похороним»? – Рональд усилием воли заставлял себя мыслить в рамках местных категорий. – Разве она не воскреснет и не вылезет из-под земли?
-В таком виде – не воскреснет, - покачал головой Иегуда. – Я подробно расспрашивал териантропов о мертвецах: они говорят, что оживают только те, чье тело не было сильно изуродовано смертью. Ее душа отправится в Муравейник и только там обретет новое тело. Но у нас есть шанс встретить ее в деревне и подробно обо всем расспросить.
Зеленые лапы елей, прохладный воздух, мягко хрустящие под ногами иголки – мир слишком красив, чтобы в нем ежедневно происходили столь мрачные вещи. Они вырыли яму лопаткой, которую извлек из-под своего поистине волшебного плаща Иегуда, опустили туда труп и быстренько забросали комьями земли – а потом аккуратно положили на могилу заранее срезанный дерн. Они работали споро, словно всю жизнь занимались гробокопательством - и это Рональда неприятно удивило.
-Покойся в мире! – грустно сказал Иегуда. – Хороним тебя без креста и молитвы – но когда-нибудь ты получишь и то, и другое.
Они вскочили на коней и продолжили свой путь как ни в чем не бывало.
-Кто мог сделать такое? Зачем?
-Странный вопрос: мы оказались в месте, о котором практически ничего не знаем. Сотворить с ней такое грешное дело мог кто угодно: маркизовы слуги, какой-нибудь зверь, им созданный, мертвецы, даже кто-нибудь из крестьян поизвращенней…
-Маркиз… - попробовал слово на вкус Рональд, затем почти по-старчески пожевал челюстью. - А что ты думаешь по поводу той истории, что мне рассказали крестьяне о юности маркиза и его черных делах? Нет ли связи между появлением Муравейника и опытами маркиза: ведь он поистине могущественный волшебник – или ученый, не знаю, каким словом его и назвать…
-Дьявол приходит тогда, когда люди к нему готовы, - сказал Иегуда, - Это Господь приходит и к праведникам, и к грешникам – тогда, когда сочтет нужным, а дьявол приходит только по желанию самих людей – и никогда к тем людям, которые его не приглашали. Я чувствую нечестие в замке; оно угнездилось давно и прочно. Маркиз мог и не вытворять всех тех мерзостей, что приписывают ему крестьяне: да, он жестокий феодал, может быть, самую малость более жестокие, чем все прочие, да, он искусный ученый и мог применять против крестьян новейшие методы науки – не в этом дело. Важно то, что такие, как он, могут существовать в наше время – и не только существовать, но и по малейшей своей прихоти губить целые деревни, стремиться к убийству сотен людей, чтобы избавиться от головной боли, ронять престиж дворянства, представая перед крестьянами и чудовищами-язычниками в сомнительных ролях… На ровном месте ничего и никогда не происходит: мы, первое и второе сословия, стали шутами в глазах сословия третьего, злыми и жестокими клоунами – и сама природа содрогнулась от играемой нами комедии и извергла из преисподней тварей, чтобы погубить нас всех… Все мы – злодеи-дворяне, отбирающие последнее у своих крестьян, чтобы блеснуть на балу у короля в новом туалете, монахи вроде меня, затворившиеся в своих кельях и размышляющие о проблемах, не имеющих никакого отношения к жизни, сами крестьяне, не видящие ни света, ни дороги к Богу – все мы были готовы к появлению этих тварей, мы их не то, чтобы ждали – мы были не очень-то против их визита…
Замок вырастал перед ними громадами башен. Стражи, узнав неповторимый бег коня Рональда, стали спускать мост.
У входа в замок их ждал маркиз.
-Скорее, скорее, мыть руки и кушать! – воскликнул он. – Где это вас носило?
-Поспешим, - сказал Иегуда, направляясь к поставленному во дворе умывальнику. Бракксгаузентрупп скрылся в главной башне, где располагалась уже знакомая им пиршественная зала.
-Не может быть, чтобы там был маркиз! – с горячностью прошептал Рональд, намыливая руки. – Не мог он так быстро вернуться в замок. Мы скакали быстрее ветра – и даже на… даже на непредвиденные обстоятельства потратили минут десять, не больше.
-Ну я же видел, - настаивал на своем Иегуда. Рональд только плечами пожал, внутренне торжествуя.
Однако когда они вошли в пиршественный зал, ставшая уже привычной тошнота вернулась. Маркиз был в белом платье – иначе это одеяние трудно было назвать даже при всем желании – с красным вышитым сердечком на животе, точно на том месте, где Рональд приложился губами к бархатному чреву танцовщицы.
Дьявол приходит тогда, когда люди к нему готовы
| Первый, кто попался ему в замке, был именно Агвилла, только уже не орел, а человек-орел, в своем идеальной белизны халате. Его сопровождал пожилой кентавр высотой метра в два с половиной. -Ну, как погуляли? – спросил Агвилла. -Достойно, - отозвался Рональд. -В дальний лес не ходили? – поинтересовался кентавр густым басом. -Именно туда. -Небось, с птицами беседовали, - ухмыльнулся четвероногий. -Как святой Франциск, - пошутил Рональд. -Завидую все же этим птицам, хоть они только и делают, что жалуются, - неожиданно заявил кентавр. – Чего им не хватает? У них все-таки есть общество, они могут заводит семьи, нести яички, деток выкармливать. А каково тем, кто этого лишен? |  |
-Каково тем, кто в этой жизни – лишний? – продолжал распаляться четвероногий. – Ты думаешь, что жизнь кентавра легка? Ты думаешь, нас барышни любят?
-Ну, я довольно часто видел вас с госпожой Роксаной, - заметил Рональд. – Вы так любезно беседуете, что я…
-Чепуха!
Пожилой кентавр с ногами и спиной тяжеловоза и невероятно мощными руками покачал седой бородой:
-Териантропов уважают, но не любят. Женщины сходят с ума от разговоров с мудрым кентавром, доверяют ему свои тайны и переживания, ищут у него совета – но влюбляться в него – нет, никогда… Они смотрят ему в рот, улыбаются ему, восхищаются им, а замуж выходят за двуногого простачка и, родив от него детей, отдают на воспитание все тому же кентавру – чтобы дитя с заурядными генами набралось мудрости у Древних. И никто не задается вопросом: а что же чувствует сам кентавр, проживая вот такую жизнь? Ты знаешь, у нас ведь нет женщин, и наша мудрость – самый острый гвоздь в наших же копытах, который дарит нам столько страданий, сколько человек не в силах испытать и вынести.
-Сущая правда, - сказал Агвилла, и Рональд наконец понял причину той меланхолии, которую всегда видно было во взгляде человека-орла.
-А ведь мы вполне могли бы сочетаться с человеческими женщинами! – неожиданно горячо сказал кентавр, и Рональд про себя отметил, что высокий разум вполне может уживаться с бесцеремонностью поведения и речей. – Не подумай, что мы как-то иначе устроены; нет, нет, мы вполне комплементарны.
«Везет мне сегодня на психов», - мрачно подумал Рональд. – «Можно подумать, я исповедником заделался».
И от накопившихся за несколько дней изматывающих обстоятельств он как-то неожиданно для себя дернул головой. Агвилла заметил это движение и усмехнулся.
-Стресс, мой дорогой друг, стресс.
-Ладно, покедова, - махнул рукой кентавр и ускакал в коридор. Оттуда вскоре послышались возбужденные голоса.
Они стояли на балконе и обозревали зеленую равнину, простирающуюся до самого горизонта; там, едва различимые, топорщились к небу пестрые перья пиков. Горы… Рональд никогда не был в горах; он не любил приближаться к ним, чтобы не терялась их загадочность.
-Странное место этот замок! – воскликнул Рональд. – все здесь не так-то просты! Кажется, будто каждый из здешних жителей – какой-то сундук с двойным дном: сегодня – один, завтра – совершенно другой. Начиная с маркиза, которому, что ни день, то меньше доверяю, и кончая даже тобой, мой друг – Рональд улыбнулся, - и всеми остальными териантропами, конечно. Зачем вы меняете свой облик? Есть ли в этом насущная необходимость или это прихоть, как у маркиза, который, как все в деревне рассказывают, выворачивается наизнанку и проводит в этом облике лучшие свои дни и часы?
Агвилла всматривался в голубую даль зоркими глазами хищника. Рональд только сейчас понял, что он наблюдает за птицами, которые носятся в небе, но вовсе не с охотничьим плотоядным азартом, а взглядом, полным любознательной меланхолии.
| -Вам, людям, доводится быть в гневе, доводится веселиться или унывать. Мы не знаем такой перемены эмоций: чтобы почувствовать себя по-другому, нам надо измениться физически – получить другую голову, тело, другие конечности или хвост, приобрести крылья, плавники или панцирь. Мы меняемся друг с другом этими элементами декора, которые, впрочем, больше, чем декор – это составляющие нашего настроения. Ты заметил, должно быть, что Агвилла-орел – само воплощение благородства, могучих и прямых черт характера, а Агвилла-человек – личность вдумчивая и лишенная сильных порывов, не воин, а ученый. И в каждую особенную жизненную ситуацию мне надо стать новым, поменять свой облик, чтоб почувствовать, что нужно делать. |
-Всех возможных комбинаций – да, бесчисленное количество. Но ни один териантроп не станет использовать все варианты своего облика – иначе его личность попросту растворилась бы в этом множестве. Нет, все эти формы – не более, чем оттенки одного и того же цвета нашего я. У каждого из нас есть 3-4 любимых варианта облика, этакий гардероб, а остальными мы пользуемся в исключительных случаях, да и то это грозит серьезной травмой нашей личности.
-И какие же у тебя любимые ипостаси?
-Их всего три, два из них ты уже видел, а третью – еще увидишь, я думаю, - хитро усмехнулся Агвилла.
Раздался цокот копыт и в дверях появился все тот же кентавр; его обожженная солнцем физиономия ухмылялась
- Только что поговорил с братьями. Позвольте пригласить вас на альтернативное пиршество по поводу примирения с крестьянами! Его устраиваем мы, териантропы.
-Это, должно быть, интересно, - высказал свое мнение Рональд.
-Еще бы! – воскликнул кентавр. – Не занудство за пиршественным столом, как у маркиза, а танцы до упаду, море пива, красивые женщины – а самое главное: все свои.
-Как понимать это «все свои»? – полюбопытствовал граф.
-Ну, там будут исключительно териантропы и те, кто является нашим другом. А именно: вы двое, Лукас, Полифем и несколько человеческих женщин.
-Лукас-то туда как попал? – удивился Рональд.
-А что тут такого? он несколько раз говорил, что считает нас своими друзьями… - развел руками Эмпедокл.
-Барон много чего говорил и говорит, - холодно вставил Агвилла. – Однако это даже забавно будет, я думаю.
3.
| -Я слышал, что некоторые крестьянки путаются с кентаврами, с возмущением стал рассказывал Иегуда, когда Эмпедокл ускакал вперед, - но вот слышать, как этот четвероногий хвастается тем, сколько женщин он отымел, просто не хочу! Ничего не скажу плохого про этого нашего друга, но для любой земной женщины спать с ним – грех! Мало того, что он язычник, он же еще и животное наполовину… -Согласен, - сказал Рональд, подумав. – Это противоестественно. Ну ладно, можно любить животное платонически, но спать-то с ним зачем? |  |
-Да и привирает он безбожно. Полчаса назад пенял на то, что его женщины не любят, теперь хвастается их изобилием.
-Количество женщин состоит в обратной пропорции к их качеству, - глубокомысленно рек монах.
Темное поле, через которое тянулась дорога, закончилось и они выехали на лужайку. Здесь словно проходила граница между миром людей и дремучим лесом, а в качестве пограничной заставы виднелось похожее на поросший грибами гигантский пень строение.
-Приехали! – крикнул Эмпедокл, носившийся кругами, что как-то не очень вязалось с его возрастом.
Рыцарь и монах спешились и осмотрелись (Иегуда - несколько подслеповато).
-Это просто избушка на курьих ножках, - усмехнулся Рональд.
-Правда? – заинтересовался Иегуда. – Я не очень ее вижу. Вернее, форму ее не очень четко могу рассмотреть, а вот печь внутри ярко светится.
Синие листья шелестели над головой, в лесу кричали неведомые твари. А может, вовсе не в лесу, а в избушке.
Это был двухэтажный бревенчатый дом с резным коньком на крыше. Стоял он действительно на ножках, но не на двух, а на шести – выкованных из железа, и впечатление производил самое что ни на есть языческое. «Звериный стиль», - подумал граф, рассматривая наличники окон, выполненные в виде переплетающихся змей, вцепившихся друг в друга зубами. – «Впрочем, какому же еще стилю быть у териантропов, как не звериному? Человеческому, что ль?»
Эмпедокл, подскакавший к самому входу, подождал гостей, а затем вежливо отворил перед ними дубовую дверь, которая, к слову, была вся в шрамах от рубящих ударов оружия.
Внутри горели желтые огни оплывших свеч, и в свете их был виден длинный-предлинный стол, за которым сидели двунадесять хвостов: сатиры, кентавры, русалки, совсем уже нечеловекоподобная нечисть - и наконец, самые обычные люди, из крестьян, среди которых был замечен барон Лукас. Шум в комнате был густым, словно вода: казалось, можно лечь в нем и поплыть.
Полулюди-полуживотные смотрели на них по-разному: кое-кто с любопытством, кое-кто – исподлобья, с нескрываемым недружелюбием. Лучше всего к людям относились те, у кого лицо было человеческим, сразу же подметил Рональд, сколько бы у них там ни было рогов и копыт.
Они уселись за стол, и тут же к ним подбежала бойкая служаночка, чтобы налить пива. Однако в тот же миг стало ясно, что «бойкая служаночка» - это стереотип: обычно во всяких рыцарских романах ХХI века, стоила главным героям зайти в какую-нибудь корчму, к ним «тут же подбегала бойкая служаночка» - та девица, что подошла к их столу с кувшином, может быть, и была бойкой, но вот как-то не очень увязывались со всем этим словосочетанием – «Бойкая служаночка».
Она была вполне привлекательна, хоть и на довольно грубый вкус. Короткая, чуть ниже колен юбка, каким-то образом умудрялась вздыматься едва ли не выше ее головы, черные глаза нагло пытались заглянуть прямо в душу, хмельное дыхание будоражило в течение того мига, пока собеседник не успевал отшатнуться и отступить шаг назад. Крашеная блондинка с черными глазами. Это, пожалуй, тип, - подумал Рональд.
-Эй! А старых знакомых уже не замечаете? – спросила она, глядя с вызовом на Рональда. Рыцарь было задумался, где же он мог видеть столь запоминающуюся личность но вовремя понял, что вопрос обращен не к нему.
-О, Луиза! – сказал стоявший у стола (словно большой и длинный стул или целая скамейка) Эмпедокл и обхватил ее ниже талии мощной рукой. Девушка захихикала и с вызовом посмотрела на Рональда.
-Я сегодня с Поликратом! – помотала пальчиком Луиза. – это мой новый кавалер. Если хочешь мне счастья, не подавай виду, что мы… близко знакомы…
Кентавр заметно погрустнел и медленно пошел прочь, помахивая хвостом. Служанка налила Иегуде и Рональду по кружке вина, весьма сомнительного на вкус, но после этого не ушла, а посмотрела на обоих нагло и бесстыдно.
-Что? – спросила Луиза Рональда с вызовом. – Думаете, человеческая женщина не должна спать с животными?
Рональд помотал головой, потом вспомнил свою страсть к Розалинде и устыдился. Иегуда и вовсе куда-то запрятался, но служанка его, кажется, и вовсе не замечала.
-Настоящий мужчина должен любить, как кентавр, - сказала Луиза, провожая взглядом мощные задние ноги уходящего кентавра, - драться, как кентавр, думать, как кентавр. Скажу прямо: мне не нравятся мужчины-люди – жалкое племя: ни благородства, ни красоты, ни силы, ни стати…
-Боюсь ошибиться, но мне кажется, вы просто искательница экзотики, - предположил Рональд, опираясь локтем на спинку тяжелого дубового кресла.
Луиза вспыхнула, затем приняла презрительный вид.
-Вы так говорите, поскольку и сами мало на что годны. Я слышала о ваших подвигах во время обороны замка. Да только с тех пор никому не удавалось уличить вас ни в чем героическом. Наводит на раздумья, не правда ли?
Рональд равнодушно пожал плечами.
-Продолжайте пить – вам это идет, - заверила его молодая женщина. – Вам, мужчинам-людям, алкоголь необычайно к лицу. Заметьте, какое странное сочетание: мужчина-человек.
И она отошла к своим четвероногим.
-Три года назад ее ежемесячным новым молодым человеком был непременно сарацин, - пояснил Агвилла, неслышно материализовавшись из полумрака. – Затем были цыгане, монахи, цирковые уродцы, женщины и дети. Вы совершенно правы: любительница экзотики.
И он заскользил вдоль стола, вступая в необычайно краткие, в две фразы, разговоры с каждым из гостей, попадавшихся на его пути.
Но Луизе явно было нужно все время оказываться в центре внимания. Не успел Рональд опустошить первую кружку, как произошла история, скандальная и кровавая.
Музыканты, обосновавшиеся возле печки, заиграли польку, в мотиве которой проглядывало нечто нечеловеческое, тоскливое и восторженное одновременно, похожее не то как вой, не то, как весенняя свадебная песнь волка в своей норе. Играли они чем попало: хвостами, ногами, зубами и даже ушами, зажимая между мочкой и воронкой длинных ушей смычки, проводя по струнам арф острыми клыками, отчего струны стонали и вскрикивали, стуча копытами в бубны.
Луиза и еще дюжина девиц такого же вида, ее подруг, дефилировали по центру комнаты, раскачивая бедрами. Луизу сопровождал ее молодцеватый спутник, Поликрат. Однако было заметно, что легкомысленная девушка уже скучает с ним. Приметив это, бородатый кентавр оторвался от группы приятелей и подошел к парочке, развязно вихляя копытами.
-Разрешите даму на танец! – воскликнул бородатый.
-Конечно, красавчик! – отвечала Луиза, поглаживая бок Эмпедокла, словно вопрос был обращен к ней.
-Не сметь! – гневно воскликнул Поликрат. – Редьку в хвост получишь!
-Копыта отбросишь, - заверил его Эмпедокл, отвязывая от седла секиру.
-Гриву оборву, - парировал молодой, отталкивая Луизу в сторону от мощного крупа бородатого, к которому она так и льнула.
Эмпедокл одним движением прянул вперед; секира свистнула в воздухе и срубила прядь волосков с кудрявой головы Поликрата – но только прядь волос, не больше: у молодого кентавра была на редкость хорошая реакция. Он уже обнажил свою секиру и гарцевал вокруг противника, то делая ложный выпад вперед, то отскакивая назад. Он явно пытался спровоцировать бородатого на необдуманную атаку; однако тот не торопился.
Поликрат делал обороты вокруг Эмпедокла, словно Луна вокруг Земли; бородатый неспешно поворачивался, слегка покачивая секирой, но не делая ей ни одного выпада. Молодой кентавр, напротив, хорохорился и время от времени замахивался, как бы для удара – но умудренного годами битв воина смутить было трудно.
Наконец, после дюжины ложных атак Поликрат решился на настоящую. Он лениво помахал хвостом, оглянулся на обеденный стол – а потом молниеносно рубанул своим двойным топором по торсу своего противника.
Бородатый ударил левой рукой вперед и вбок; секира скользнула по броне, защищающей запястье и локоть. Поликрат потерял равновесие и сделал лишний шаг вперед – в тот же самый момент двойной топор Эмпедокла сверкнул своим лезвием на уровне его колена.
-АААА!!! – взвыл Поликрат неожиданно истошным голосом. Эмпедокл уже убирал секиру, пока его соперник, припавший к полу, пытался подняться на трех ногах. Кровь хлестала из открывшейся раны так, что зрители поневоле отворачивались. Благородных дам, впрочем, среди толпы не было, и в обморок никто не падал. Эмпедокла уже уводили под руки его друзья, едва отобравшие у него секиру.
-Вот что я называю настоящей силой! – сказала Луиза, без всякого сожаления бросив взгляд на свою любовь минутной давности. – Покатай меня, бородатый!
Она вспрыгнула Эмпедоклу на спину. Глаза того налились бесноватым весельем. Он помчался по залу галопом вкруг пиршественного стола.
-Ногу ему новую приделают, - успокоил Рональда Агвилла. – Это совсем несложно. Надо посмотреть, есть ли на складе запчасти.
Кентавры уже изрядно поднапились и принялись петь и танцевать, взявшись за руки. За столом остались только те, кто танцевать не мог – в силу особенностей телосложения – русалки, - а также те, кто считал это ниже своего достоинства - Рональд, Агвилла, Иегуда и… Лукас.
Впрочем, нет: барон уже забрался на стол и принялся танцевать чардаш – нелепо, в одиночку, но при этом с весьма бравым, красным от натуги лицом – комично подпрыгивая и размаживая полами мундира. При этом он ронял рюмки, наступал в салаты, цеплял шпорами сапог окорока, раскидывая их по всему столу - а еще орал во всех горло песню - на неожиданный для чардаша мотив «Ах, мой милый Августин». Самого флегматичного человека зрелище не оставило бы равнодушным – он непременно возмутился бы (Рональд уж хотел встать и задать трепку нахалу, но статус гостя и сообразные этому статусу приличия не очень-то позволяли решиться на такой шаг). Кентавры же сгрудились у стола, хлопали и вовсю хохотали, правда, с заметно издевательскими усмешками.
-Все прошло, прошло, прошло! - допел барон и рухнул со стола на стул, глухо стукнувшись черепом о высокую спинку. Едва отдышавшись, он тут же схватил кружку и влил ее содержимое в себя.
-А что это у вас, барон, роза в петлице? – вкрадчиво спросил сидящий рядом Агвилла.
-Я с вами, друзья мои! – воскликнул барон.
-Мы видим, что ты не в огороде и не в лесу, - захихикали кентавры. – Роза-то зачем?
-Я в высшем смысле! – воскликнул барон. – я хочу сказать, что я считаю своими друзьями всех, кто за революцию и равноправие естественных людей! – напыщенно произнес Лукас.
-А позвольте полюбопытствовать, что такое «естественные люди»? – без тени усмешки в голосе спросил Агвилла.
-Естественные люди… это те люди, которые по естественному праву Руссо, - поспешно отвечал барон, надувая губы.
-Которые по естественному праву Руссо – что? Какой глагол-то вы пропустили во фразе? – не отставал Агвилла.
-Я хочу сказать, что люди имеют изначально! – краснея и надуваясь, произнес барон. – Что с самого начала времен они располагали! Цветы жизни и удовольствий, будучи сорваны, произвели кодекс естественных прав, да-с, да-с, Кодекс! мне не стыдно этого слова!
Териантропы хихикали, барон ерзал на стуле.
-И когда, обретаясь под сенью струй, люди осознали, да-с, осознали! – воскликнул барон. – Тогда пламя революции объяло и запылало!
-Знатная у вас космология, барон! – одобрил человек-орел. Кентавры уже не хихикали, а вовсю гоготали, стуча передними копытами в знак великого одобрения.
-Знатная… - этого слова Лукас явно испугался. – К знати я отношения никакого уже не имею! И не барон я никакой, а просто Лукас, можно даже товарищ Лукас.
-Гусь кентавру не товарищ! – гаркнул Эмпедокл, и это вызвало новую бурю гомерического хохота в зале. Барон, и без того не отличавшийся ростом, весь съеживался, теряясь за столешницей.
Впрочем, кентавры оказались народом отходчивым.
-Ладно, товарищ барон, не куксись! – добродушно сказал Эмпедокл и хлопнул Лукаса по плечу, да так, что тот врезался тонкими губами в край стола и потерял молочный зуб. – Кто к нам относится, как кентавр, к тому и мы по-кентаврически относимся!
И кентавры дружно поскакали в другой угол залы, где стали хватать девиц, бросать на спины себе, заставляя совершать с ними разного рода наезднические трюки.
| Рональда уже подташнивало от этой пирушки – у него отчего-то было такое чувство, что он попал на церемонию венчания в курятнике и теперь пытается взгромоздиться на насест, чтобы не ударить перед курами в грязь лицом, когда появится красавец-петух во фраке. Надо было отсюда уходить – но он отчего-то медлил, словно ждал чего-то. -Мне уже надоело это нелепое праздненство, - признался Иегуда, словно мысли его угадал. – Может быть, пора домой, в теплые постели? В замке мне все-таки больше нравится, чем здесь. -Можно и в замок, - согласился Рональд, но тут музыканты забили в барабаны, и верхом на химере на сцену выехала танцовщица. Химера тотчас же убежала, затем вроде бы передумала и вернулась; танцовщица, спрыгнувшая с ее спины на доски, истертые ногами, должно быть, многих поколений плясуний, сбросила полупрозрачное одеяние, обнажив белоснежный живот и молочные плечи. |
 |
Девушка выпрямила спинку и сделалась недвижна, как статуя. Граф поразился ее совершенной красоте: должно быть, и лицо ее, скрытое вуалью, было столь же прекрасно, как и тело. Только вот глаза отчего-то насторожили Рональда – где-то он уже их видел!
Химера, стоящая напротив замершей красавицы, раздувалась и явно готовилась наброситься. У Рональда даже мышцы напряглись – инстинкт чуть было не толкнул его на сцену: закрыть грудью красавицу, спасти от грозящей ей опасности.
Но никакой опасности не было – он понял это, как только химера сделал первый бросок. Танцовщица преловко увернулась, показав залу белые ягодицы из под взлетевшей юбочки.
Химера нападала на нее со всех сторон, извиваясь буквально змеей – сверху (красавица закрывалась белоснежными руками), с боков (красавица вертела лунными боками), снизу (тут красавица и вовсе взметала юбочку, составленную из блестящих лент). При этом она успевала бить в бубен, изгибаясь под стремительными выпадами химеры, чиркавшей ее нежную кожу своими рогами, стремящейся вцепиться в нее своими мерзкими лапами…
Ее божественный живот занимал все помыслы Рональда. Бывают такие красивые животы: вокруг нежного кружочка пупка он поднимается кольцом лунных гор, затем
Он близился, как целая вселенная. Его белизна была молоком расплесканных в безвоздушном пространстве звезд. Рональд задыхался. Космос, в котором больше не было ни глотка живительного кислорода, овладевал им. Его губы прикоснулись к ее коже - словно два мира вступили в соприкосновение!
- Ты что, о Рональд! –прошипел Иегуда в самое его ухо. – Разве ты не видишь, что это мужчина!
Рональд оторопел, у него даже волосы дыбом поднялись.
Чаровница сделала залу воздушный поцелуй, извернулась ласковой кошкой и убежала со сцены, шурша разноцветными шелками.
-Мужчина? – выдохнул Рональд. Состояние его было близко к смерти.
-Я же вижу – сквозь одежду, разумеется! – досадливо сказал Иегуда (одежды на танцовщице, впрочем, было совсем мало). – Пойдем отсюда.
Он вытащил Рональда из харчевни, сжав его локоть костлявой рукой.
-Не может быть! – воскликнул Рональд, ударяя себя кулаком по лбу. – просто не может быть! У нее… у него был такой бархатный живот…
- У дьявола сотни искушений даже для благоразумных юношей, - строго сказал монах. – знай же, о Рональд, что я сообщил тебе только половину правды. Вся правда в том, что это был не просто мужчина, а наш радушный хозяин.
- Маркиз! – беззвучно крикнул Рональд, обхватывая голову. – Глаза! Его глаза! Я же их почти узнал!
Он ощущал свои губы нечистыми, мерзкими. Вспомнилось: «И если твой член введет тебя во искушение, оторви его и брось от себя. Он бы оторвал свои губы и выбросил, если бы мог.
-Если ты станешь переживать из-за того, что произошло, Сатана еще и на твоем чувстве вины сыграет. Непонятно, что он замышляет.
Иегуда взял его за локоть с такой силой, что даже кость заболела, и вывел из избушки на курьих ножках. Рональд шел, как пьяный, качая головой и сокрушенно глядя долу. Столь сильную горечь он ощущал в душе своей, что едва не полетел с лестницы.
В молчании оба друга взобрались на коней и поскакали сквозь темный лес.
-Не хочу в замок, - признался Рональд. – Там же…
-Да, маркиз, - кивнул Иегуда. – Нужно привыкать к местным нравам: заметь, друг мой, здесь все перевертыши. Я временами даже перестаю понимать, где настоящий маркиз – в том франте, что блистает новыми туалетами, или в том развратнике, что способен вот так вот крутить своим задом перед животными… Или Агвилла – кто он? Тот глупый и отважный орел, что ловит ворон вечера напролет – или тот просвещенный наукотворец, что стал нам с тобой другом?
Гантенбайн и безымянный конь Иегуды неслись сквозь ; сам их бег успокаивал, становилось легче дышать, вольнее думать.
-Мы не зря поприсутствовали на этих именинах сердца, - утешил его Иегуда. – Я узнал кое-что о Муравейнике. Существует тайная тропа, в лесу, по которое в каждое полнолуние в деревню приходят мертвецы. Маркиз даже имперским войскам сообщил о ее существовании.
-А почему каждое полнолуние?
-Вот это неизвестно. Знают лишь только, что каждое полнолуние по ней вновь приходят из Муравейника все мертвецы, что были убиты… - тут Слепец призадумался на мгновенье. – вернее, не убиты – ибо как убить уже мертвого? – а, скажем так, потеряли приличный вид (ну там руки им отрубили в битве или голову). Понимаешь? То есть, если тело мертвеца перестало ему годиться по причине полученных им повреждений, он сбрасывает это тело, как змеи – кожу, а душа его исчезает. И в каждое новолуние, обзаведшись новым, без единого шрама телом, возвращается вновь.
| -То есть мертвецов и вовсе нельзя истребить? – Рональд даже задохнулся от волнения. - Обычным оружием – нет. Даже если сжечь мертвеца дотла, в полнолуние он вернется. Некоторые мертвецы, обычно начальники над остальными, возвращались и не в полнолуние, но таких случаев на памяти наших друзей-кентавров было два-три. Это были всегда – еще и при жизни - особые люди, а после смерти они являлись посланцами, чтобы передать какую-нибудь важную весть. Но это исключение. Нам надо искать тропу мертвецов – ту дорогу, по которой они, как муравьи, чувствуя запах друг друга, идут из своего каменного города. -Стой! – крикнул Рональд, и Гантенбайн резко затормозил передними лапами, едва не сбросив на землю седока. Конь Иегуды промчался на несколько шагов дальше, затем тоже остановился. Оба слезли и впились глазами в то, что лежало у их ног. Это была женщина, молодая темноволосая крестьянка. Лицо ее было бледно, словно иней покрыл его белилами из гримерной. Одежда же несчастной вымокла от крови и казалась от этого картонной. |
 |
-Уже не спасти.
-Похоже на то, что на нее напал дикий зверь, - предположил Рональд.
-Да, зверь – зверь без когтей и клыков. На всем теле ни одного резаного ранения, разве что царапины от веток. Ее душили – причем не руками. Если и животное могло это сделать, так только огромная змея. Я видел таких в Африке – но здесь ничего подобного не водится.
-Здесь что угодно может водиться.
-Вот именно, - согласился Слепец. – что угодно.
Он поднял несчастную и перебросил ее тело через луку седла. Женщина уже не стонала.
-Отвезем ее в замок или в деревню? – спросил Рональд.
-Похороним подальше, в лесу. И никому ничего не скажем.
-Что ты имеешь в виду? – поразился Рональд.
-Нужно поддерживать хрупкий мир. Если ее убили маркизовы слуги, мы, конечно, должны сделать это достоянием гласности; но, сдается мне, много у кого из народных вождей могло возникнуть искушение подбросить предлог для продолжения войны.
-Что значит «похороним»? – Рональд усилием воли заставлял себя мыслить в рамках местных категорий. – Разве она не воскреснет и не вылезет из-под земли?
-В таком виде – не воскреснет, - покачал головой Иегуда. – Я подробно расспрашивал териантропов о мертвецах: они говорят, что оживают только те, чье тело не было сильно изуродовано смертью. Ее душа отправится в Муравейник и только там обретет новое тело. Но у нас есть шанс встретить ее в деревне и подробно обо всем расспросить.
Зеленые лапы елей, прохладный воздух, мягко хрустящие под ногами иголки – мир слишком красив, чтобы в нем ежедневно происходили столь мрачные вещи. Они вырыли яму лопаткой, которую извлек из-под своего поистине волшебного плаща Иегуда, опустили туда труп и быстренько забросали комьями земли – а потом аккуратно положили на могилу заранее срезанный дерн. Они работали споро, словно всю жизнь занимались гробокопательством - и это Рональда неприятно удивило.
-Покойся в мире! – грустно сказал Иегуда. – Хороним тебя без креста и молитвы – но когда-нибудь ты получишь и то, и другое.
Они вскочили на коней и продолжили свой путь как ни в чем не бывало.
-Кто мог сделать такое? Зачем?
-Странный вопрос: мы оказались в месте, о котором практически ничего не знаем. Сотворить с ней такое грешное дело мог кто угодно: маркизовы слуги, какой-нибудь зверь, им созданный, мертвецы, даже кто-нибудь из крестьян поизвращенней…
-Маркиз… - попробовал слово на вкус Рональд, затем почти по-старчески пожевал челюстью. - А что ты думаешь по поводу той истории, что мне рассказали крестьяне о юности маркиза и его черных делах? Нет ли связи между появлением Муравейника и опытами маркиза: ведь он поистине могущественный волшебник – или ученый, не знаю, каким словом его и назвать…
-Дьявол приходит тогда, когда люди к нему готовы, - сказал Иегуда, - Это Господь приходит и к праведникам, и к грешникам – тогда, когда сочтет нужным, а дьявол приходит только по желанию самих людей – и никогда к тем людям, которые его не приглашали. Я чувствую нечестие в замке; оно угнездилось давно и прочно. Маркиз мог и не вытворять всех тех мерзостей, что приписывают ему крестьяне: да, он жестокий феодал, может быть, самую малость более жестокие, чем все прочие, да, он искусный ученый и мог применять против крестьян новейшие методы науки – не в этом дело. Важно то, что такие, как он, могут существовать в наше время – и не только существовать, но и по малейшей своей прихоти губить целые деревни, стремиться к убийству сотен людей, чтобы избавиться от головной боли, ронять престиж дворянства, представая перед крестьянами и чудовищами-язычниками в сомнительных ролях… На ровном месте ничего и никогда не происходит: мы, первое и второе сословия, стали шутами в глазах сословия третьего, злыми и жестокими клоунами – и сама природа содрогнулась от играемой нами комедии и извергла из преисподней тварей, чтобы погубить нас всех… Все мы – злодеи-дворяне, отбирающие последнее у своих крестьян, чтобы блеснуть на балу у короля в новом туалете, монахи вроде меня, затворившиеся в своих кельях и размышляющие о проблемах, не имеющих никакого отношения к жизни, сами крестьяне, не видящие ни света, ни дороги к Богу – все мы были готовы к появлению этих тварей, мы их не то, чтобы ждали – мы были не очень-то против их визита…
Замок вырастал перед ними громадами башен. Стражи, узнав неповторимый бег коня Рональда, стали спускать мост.
У входа в замок их ждал маркиз.
-Скорее, скорее, мыть руки и кушать! – воскликнул он. – Где это вас носило?
-Поспешим, - сказал Иегуда, направляясь к поставленному во дворе умывальнику. Бракксгаузентрупп скрылся в главной башне, где располагалась уже знакомая им пиршественная зала.
-Не может быть, чтобы там был маркиз! – с горячностью прошептал Рональд, намыливая руки. – Не мог он так быстро вернуться в замок. Мы скакали быстрее ветра – и даже на… даже на непредвиденные обстоятельства потратили минут десять, не больше.
-Ну я же видел, - настаивал на своем Иегуда. Рональд только плечами пожал, внутренне торжествуя.
Однако когда они вошли в пиршественный зал, ставшая уже привычной тошнота вернулась. Маркиз был в белом платье – иначе это одеяние трудно было назвать даже при всем желании – с красным вышитым сердечком на животе, точно на том месте, где Рональд приложился губами к бархатному чреву танцовщицы.
-
-
22.09.2005 в 19:28P.S. скачала. Сейчас читать пойду
-
-
22.09.2005 в 19:40А всей книги пока и нет - есть чуть больше двух ее третей.
-
-
22.09.2005 в 19:52кто будет тащить из такого бреда?
Ну, не такой уж это и бред
Спасибо, что хоть читаешь
А я могу это не читать?.... (риторически так)
А всей книги пока и нет - есть чуть больше двух ее третей.
Уже что-то. Скоро можно будет и выпускать
-
-
22.09.2005 в 20:06Последние две недели писал стремительными темпами - сейчас вот остановился: надо немного подумать над стыками кусков. Издать попробую обязательно.